Подошел сезон 1954 года. Снова месяц работы в альплагере “Шхельда”. Абалаков собирает совет. В этом году появилось много конкурентов, особенно грозным стал СДСО «Буревестник» под руководством Кирилла Кузьмина - надо было выбирать достаточно сложный маршрут. Остановились на северной стене Дыхтау. На нее смотрели уже давно. Заранее договорились о транспорте от селения Карасу. Машина мчит нас вдоль реки Урвана, у поселка Бабугент, где нас встречает заказанная бричка с двумя ишаками, мы узнаем, что взыгравшая река Черек сорвала оба моста впереди. Мы знаем, что на Безенги есть обходная дорога: по верху левого хребта идет тропа, выводящая на перевал Карасу, на старую вьючную дорогу из Нальчика в Безенги. Для этого пути транспорта было мало. Двое, одевшись поприличнее, пошли к директору Бабугентского лесозавода: «группа научных работников следует в верховья ущелья Безенги для поиска некоторых… ну, вы понимаете,… ископаемых». Для этого был откомандирован возчик Леонид с парой волов и телегой. Обход был большой тратой времени и сил, но он оказался так хорош, что мы смирились. Дорога от Бабугента идет вверх, под навесом гигантских буков. Мы словно идем по храму, купол которого - зеленая, просвеченная солнцем, как руки ребенка, листва. В довершение торжественности впереди едет на осляти - то бишь на ишаке - наш наблюдатель Овагим, армянин - репатриант, обучавшийся чуть ли не в Милане, поет «Аве - Мария». Идиллия длилась недолго, лесная дорога не просохла от дождей, транспорт увязает - мы тянем, тащим, толкаем (послав Валю Чередову вперед, дабы она не слышала необходимых технических терминов). Распадается до молекулярного уровня телега Леонида (другой возчик знакомит нас с родословной людей, делающих такие телеги), снова тянем и толкаем - и вот выходим на плоскогорье с цветами по пояс на просторных лугах. Вправо идет до Нальчика зеленый ковер лесов, брошенный на горы, влево, за провалом Черека - снеговая цепь: Дыхтау, Коштан, Безенгийская стена. Заночевали на лугу у костра, над облаками, ворочающимися над Череком. Таких вечеров, умиротворенно - спокойных, было у нас не так много. Здесь трудно понять, что ведь уже ты был там - на пирамиде Коштана, на Дыхтау, но ведь был… ...Вскоре за поселком Карасу - рюкзаки на плечи, дорогу размыло. Снова, боясь оглянуться, проходим полуразвалившееся селение Безенги, наводим переправу через бурный Черек и, наконец, мы снова на сказочной поляне Мижирги. Как всегда, первая двойка - Виталий и автор - идет на просмотр пути, остальные - Ануфриков и Буслаев, Аркин и Чередова, Боровиков, Филимонов и Лапшенков - челноками подносят грузы. Диспозиция составлена, рюкзаки уложены. Ранним утром идем по моренному гребню, и метров сто нас провожает могучая турица, ведь за годы отсутствия балкарцев они осмелели, впрочем, конечно нет - это сама богиня гор Дали дает нам благословение! Бивуак поставили у самого подножья. Рано утром идем на штурм - вначале по нетрудным скалам, но начинает идти легкий снежок, он все усиливается, мы торопимся и, дойдя до начала скального обледенелого пояса, ставим палатки. Снег стучит по палаткам, уныло сыплет весь следующий день, ночь, еще день – и только следующим утром начинает проясняться. Идти еще нельзя, пока только мы с Виталием выходим на разведку и обработку ближней части. Следующим утром погода отличная, мы двинулись, как спущенные с цепи гончие. Сразу идут тяжелые, но пока без льда скалы. Рабочий день, полулежачая ночевка, но дальше стало сложнее. Тянулись и тянулись обледенелые скалы, торчащие из рыхлого снега, в котором на ощупь искалась опора и место для крюка, без места для передышки, где можно было бы расслабиться, все время полувися на самостраховке. Еще такая же ночевка и дальше. Иной раз Виталий выпускал напарника вперед. Характерным для стиля движения Абалакова была, выражаясь неспортивным языком, аккуратность - без единого лишнего движения, четкий выбор пути на ходу, без сбрасывания малейшего камушка. Выколачивать его крючья было трудновато. Нас девять человек - многовато для такой стены, но здесь-то и чувствовался класс команды: первому не надо оглядываться. Час шел за часом, все та же работа, подходил вплотную вечер. Мы с Виталием лепились на стенке, тщетно высматривая место для ночевки, давно было пора, близилась темнота. Снизу передали, что случайным камнем ударило в голову Аркина - раны нет, но тошнит и кружится голова - явные симптомы легкого сотрясения мозга, самая “подходящая” для середины стены болезнь. Надо было останавливаться именно здесь. Виталий нашел какой-то ледовый уступчик, подвели двух силачей - Филимонова и Буслаева рубить лед (осколки летят на нас), кое-как устроились - четверо и пятеро, устроили получше Аркина. Буслаев как-то ухитрился на коленях развести примус и натопить немного воды, доставать еду уже не смогли. Где-то неподалеку из какого-то желоба сыплется шлейфом в воздухе снежная пыль, ветер раскачивает этот шлейф и порой осыпает нас… Ночь провели в полудремоте. Выходит великолепное утро над плотным морем облаков, видна только вершина Коштана. К нам засветило даже солнце, но почти сразу скрывшись за стеной. Аркин, разгруженный, все же может идти сам. Следующий такой же день, временами с душем снежной пыли, такая же ночевка. К концу третьего дня мы вышли, наконец, на снежный склон - можно было просто идти на ногах, нашелся даже кусочек поровнее, где можно было сесть в кружок и нагреть вдоволь воды (мы убедились, что жажда отнимает много сил). Немного пройдя - о роскошь! - поставили палатки. Дальше шел крутой, но прочный снежный склон. К полудню подошли к последнему препятствию, просмотренному еще снизу, ледовой стенке метров в тридцать. Виталий проходит зайльцугом, я подхожу к нему на руках по веревке. Мы блаженно восседаем на рюкзаках, здесь место, где склон относительно пологий. Понимаем, что здесь уже около 5000м, только Коштан на нашем уровне, но воспринять редкостный вид еще не можем, мы в душе еще лезем, рубим... Стена крута, за обрывом склона мы видим прямо вздыбленный ледник Мижирги, на два километра ниже. Снизу кричат: «выбирай!». Вылезла и поднялась первая темная фигура, за ней вторая. Постепенно возникали они на ярком солнце - помятые, грязные, обросшие, зеленоватые от усталости, возникали подобно адским духам из бездны Мижирги. Впрочем, все было хорошо. Как говорится в духовных книгах: «бренна плоть изнемождена была, но дух яр и светел», а вершина рядом. Яков Аркин идет хорошо – травма оказалась несерьезной, погода хороша, что еще надо? Есть было уже нечего, но Абалаков в шутку сказал, что он совсем сыт и только сейчас как следует разошелся. Мы вышли на предвершинный гребень, нашли удобное место для палаток, построили даже стенки от ветра (Виталий назвал это сибаритством). До вершины оставалось метров 200, вышли на нее. Мы давно уже утратили романтическую жилку ранних лет – скорее смотрели как профессионалы. «Во фрунт» стояла Безенгийская стена. На Шхаре были, на Коштане были, Тихтенген, Ушба, Донгуз-Орун, Эльбрус, Уллу-тау-чана - на всех побывали. И все же мы здесь, мы победили, мы выше них! Известный полярник Стифансон где-то ехидно сказал: «для здорового человеческого организма прекращение неприятного состояния есть уже само по себе большое удовольствие». Увы, многие утехи полярников и альпинистов действительно таковы - подмигивают нам видимые вдали огни Нальчика. 40 лет спустя радио разнесет на весь мир простодушное признание первой женщины на вершине Эвереста, японки Юнко Табэй: «какое счастье, что больше некуда идти»... Может надо было задержаться здесь, в неповторимом окружении вершин, еще и еще осмотреться кругом? Но нет, созерцание – удел жителей долин, прелесть альпинизма в постоянном стремлении вперед, надо успеть запечатлеть все в памяти за эти неповторимые минуты. Богиню Победы - Нику изображают крылатой, легко летящей. Нет, альпинистская Ника тяжело шагает натруженными ногами, руки ее грязны и растрескались, она пахнет потом и псиной, лицо ее огрубело от ветров и солнца, но в глазах ее - отблеск увиденного «ТАМ». И «морально выживут» только те, для кого светит всю жизнь золотая искорка вершины. Рано утром быстрый спуск на запад до Миссес-коша (по этому пути прошел впервые Абалаков в 31 году, а автор с Ан.Малеиновым в 38-м) и дальше, усталые до предела, но вершина уже наша! Переход вниз до селения Карасу, мы нанимаем на ферме двух коней для переправы и проводника, знающего брод, и раненько утром, с редкой для Кавказа точностью явились они в лице кривой на левый глаз бабки, тещи заведующего фермой, восседавшей на кляче, кривой уже на правый глаз, и второй лошади, явного кандидата «на махан». Наши сомнения в удали коней бабка пресекла так, что мы все стали похожи на детский шарик, из которого выпустили воздух. Посадив сзади себя заробевшего Виталия («дед, садись за мной,держись потеплей»), а на другую клячу меня («ты, тощий, на ту»), она кратко, но ясно очертила позорную родословную и аморальную жизнь кобыл и ринулась в бушующие волны. Переправив всех и рассчитавшись, она столь образно выразила свое мнение о людях, бродящих без толку, что Валя Чередова уткнулась лицом в колючий куст облепихи. Мы явственно увидели, как бабкина кобыла превратилась в метлу, которой она, конечно, и была с самого начала, только прикинувшись лошадью... В этом году были введены медали за призовые места в первенстве Союза. За первое место в классе технически сложных восхождений мы получили – золотые (серебряные позолоченные). И вновь наша команда была награждена переходящим призом имени ЗМС Е.М.Абалакова. ЭКСПЕДИЦИИ МАЗАРСКИЕ ВЫСОТЫ Снова полюбим влекущую даль мы И золотой от луны горизонт. Николай Гумилев Я видел - солнцем загорелись дали. Данте Алигьери Теперь Виталий вновь хотел опробовать всю команду на высоту. Его да и всех нас тянуло в Азию. Первым этапом выбрали Памир, Мазарскую стену - цепь вершин, стоящих за перевалом Терс-Агар через Заалайский хребет. Отправились «старики» - Абалаков, Чередова, Ануфриков, Боровиков, Аркин, Филимонов, автор. В команду ввели много спартаковской молодежи - П.Буданова, Ф.Улумбекова, А.Сысоева, В.Буслаева, К.Гаджиева, В.Давыдова. Прибыли в город Ош - ворота Памира и Синцзяна, здесь хлопотал наш завхоз - Арий Поляков, бывший подручным еще у Н.В.Крыленко по его походам, отбывший «десятку» в Норильске. Арику и автору, как старым «памирцам», было поручено договориться о необходимом караване - киргизская метеослужба содержала караван для забросок на ледник Федченко, и сейчас он был свободен. Два дня пьянствовали мы с караван-баши, знаменитым еще по походам Крыленко, Султаном Караходжаевым, обсуждая (по правилу восточной дипломатии) «кто первым заговорил, тот проиграл»: урожай хлопка, смысл жизни, для которой по выражению Тимура «мы заключены под сводом небес высшей силой». На утро третьего дня, когда мы отпивались квасом, к Виталию явился Султан: - Слышь, начальник, все водка да водка - когда дело говорить будем? Так была посрамлена восточная дипломатия. Мы наняли машину до селения Дараут-Курган, а Султан погнал туда караван налегке. Пришла телеграмма, что заболел наш врач, а ехать без врача значило сойти с соревнования. Врачи в Оше были безумно заняты летом - то холера, то очаг чумы… С трудом нашли фельдшера-старика из венерического диспансера и наняли его жену - тетю Настю - поварихой. Потянулся Памирский тракт (Ош-Хорог) - лента перевальчика Чигирчик, долина Гульчи (спутник-почтальон давал пояснения: «Это –Гульча: налево КГБ, направо тюрьма»), поселки Суфи-Курган и Ак-Босога с многочисленными надписями типа: «уезжаю я с Памира, этой... крыши мира», «уезжаю я с Памира,.. кладу на крышу мира», была, впрочем, и более корректная: «Марксина Кукишева из Красноярска». Начались серпантины перевала Талдык через Алайский хребет. В старые времена здесь была только хорошо набитая тропа, по которой шли караваны степенно шагающих верблюдов, позванивая басовитыми колокольцами и мягко шлепая копытами в лессовую пыль. Шли на Памир, Синцзян, Кашгар. Теперь по тракту гудят машины. Тяжелая работа шофера на памирских трактах. Днем выкручивают узкие петли серпантинов, обливаясь потом в кабине, полной дорожной пыли и бензинового духа, а к вечеру машины съезжаются, тяжело переваливаясь на ухабах, в какой-нибудь кишлак. Шоферы засыпают беспокойным сном в кабине и через пару часов, сонно матерясь, вновь заводят моторы, вспыхивают фары - и снова ведут они машины на перевалы Кызыларт и почти пятитысячный Ак-Байтал, покачивая лучами фар. Наш путь короче. После Талдыка открывается чудо Алайской долины - степной простор и снеговая цепь Заалайского хребта, уходящего в обе стороны, куда хватает глаз, по долине приезжаем в поселок Дараут-Курган. Напротив, за степным ковылем – высшие точки Заалайского хребта: пики Ленина (Виталий снова вспоминает свою победу 1934г.) и Дзержинского. Дальше идут пики Красина, Цурюпы,.. Свердлова. Ставя надписи на картах, Н.В.Крыленко, видимо, не следовал местным названиям. На Памире есть даже пик Клары Цеткин (а Розу Люксембург почему-то забыли). Попутная машина подбрасывает разведку (Виталий, Чередова, Аркин и автор) под перевал Терсагар через Залай, остальные занимаются погрузкой каравана. Мы поднимаемся вверх, поздно вечером ставим палатку на самом перевале, а ранним утром выходим на просмотр. У нас под ногами - провал, уходящей вправо и влево долины Муксу, а прямо перед нами «наш» массив, сверкающая снегами стена – наивысшая вершина Музджилга, снежный прихотливый гребень – вершина Сандал. А за ними - горы без конца и края - Памир, на карте которого до недавнего времени пестрели белые пятна. Где-то по окраине этой страны пролегал путь Марко Поло. Здесь, по словам одной итальянской газеты, «китайский дракон обнюхивает русского медведя». Некий древний китайский путешественник назвал эту страну «Бо-Ми-Ло, подножием смерти». Но - за дело! Сидим здесь несколько часов. Высота вершин по памирским меркам невелика - 6300м, дно долины примерно - 2600м, т.е. перепад высот достаточно приличный, технически вершины выглядят сложно. Внизу видно зеленое пятнышко урочища Алтын-Мазара, по памирским масштабам - оазис: мы выбираем место для базового лагеря у подножья вершин, просматриваем и намечаем пути восхождений. Спускаемся вниз, обдуваемые вольным ветром, мимо древнего мазара -«золотой могилы» - типичного мусульманского погребения, киргизы уже не помнят имени высокочтимого до сих пор святого отшельника, кругом бунчуки-шесты с конскими хвостами. Мазар завален приношениями охотников - рогами и черепами добычи, ветки кустов вокруг обвязаны тряпочками - дарами проходящих. Теперь, впрочем, уединение нарушено - пониже стоит домик метеорологов. Чтобы добраться к подножью стены, надо переправляться через бешеную реку Муксу. Подошел караван, но даже опытный Султан заставляет выждать два дня, пока утихомирится после прошедших дождей и жарких дней река. Мы пока тренируемся, заодно рассматриваем древние наскальные изображения - их здесь много, пытаемся найти, по преданиям где-то здесь находившиеся, древние китайские золотоискательские шахты, но - безуспешно. По вечерам собираемся у костра. В темноте нависают стены ущелья, в створе его остро и строго прорезается молодой месяц, а в глубине таинственно замирают отголоски наших песен. За кругом света от нашего костра шуршат травой кони... Наконец, дается команда на переправу. Впереди Султан на своей кобыле Машке, решительной даме с феноменальным чутьем, за ним весь караван. Бурные серые волны стремительно несутся мимо, захлестывая крупы и седла. Вспоминаются стихи Рудаки, написанные всего тысячу лет назад (Муксу - приток Аму-Дарьи, в древности Джейхун). Пускай быстра вода Джейхуна, Сильны и быстры наши кони. До крупа в пенистые волны Буланый твой отважно входит. Гортанные крики караванщиков (черные слова, конечно, русские – кони давно изучили эту часть русского языка). Переправив караван, Султан отбыл восвояси. Мы же устраиваем базовый лагерь у подножья Музджилги в ивовой роще и готовимся к выходам. Было решено разделиться на две группы: Абалаков, Чередова, Ануфриков (с кинокамерой!), Боровиков, Буслаев, Сысоев - пойдут на траверс Музджилги и при успехе - до Сандала. Автор поведет Аркина, Буданова, Гаджиева, Улумбекова, Давыдова на вершину Сандал. Для «разминки» делаются заброски части снаряжения и продуктов по долгим сухим каменистым склонам под тяжелым азиатским солнцем, от которого негде укрыться, по безводью, до начала технических трудностей. Потом – первой выходит моя группа. На пик Сандал (6080) мы идем по северному ребру, он не слишком крут, но… начались жандармы непривычного типа: первый - из мягкого как бы шифера, крошащегося под рукой, не держится даже ледовый крюк, а обходить по такому же скользкому шиферу круто, второй - из очень твердой породы, словно облизанный, без малейших трещинок для крюков, дальше идет цепь жандармов таких же или очень рыхлых и хрупких скал - три дня работы. Дальше пошел снежный гребень, но карнизы на нем тоже необычные -как-то поперек склона, в них приходится прокапывать канавы. Карнизы кончились, пошел ровный снежный склон, но снег пушистый, чуть не по пояс, приходится докапываться до льда и рубить ступеньки - работа тяжелая, но, главное - этот слой снега может сойти лавиной. Короче, на восьмой день остается ровный, «хороший» снег до самой вершины. Впереди внизу - огромный ледник Танымас, небольшой приток грандиозного ледника Федченко (70км) и нагромождение вершин без конца - мы стояли среди них! Оставляем небольшую заброску для траверсантов и за три дня спускаемся в базовый лагерь. Абалаков вышел на несколько дней позже, подстраховав нас. Как договорились, на восьмой день мы вышли на световую связь, когда уже стемнело. За нами слышался шум Муксу, впереди - вся могучая стена. В темноте горы кажутся всегда круче и выше, а ущелья уже и глубже. Гребень массива четко виден на зеленеющем небе над серо-серебряной тяжелой стеной. Бросаем спичку в лужицу бензина и свет вспыхнул, просверкал, ослепив, и ушел в темноту. Пауза, и на гребне за вершиной, в дали и выси, в глубине снегов также вспыхнул и победно разгорел cя огонек и исчез, донеся весть, что туда дошли упрямые люди. Вспыхнул наш ответный сигнал - «принято» – и там, наверху, знали, что внизу их ждут друзья. Придя, они рассказали, что у них был рельеф такого же типа, как у нас, но больше снега. Жестокая буря заставила их просидеть три дня в палатках (еле-еле нашли место), дальше снова снег и два участка сложных скал – только утром восьмого дня они вышли на вершину Музджилги. Дальше путь по гребню оказался легче, на тринадцатый день они спустились по нашему пути - с Сандала. Виталий, конечно, шел весь путь первым! По рации вызвали караван, но бешеная Муксу не давала переправы три дня. Наконец, пришло известие, что он прибудет на рассвете следующего дня. Были заранее уложены все вьюки, палатки, и с утра тетя Настя варила, жарила разную еду с помощью двух “молодых” (на последнем она настояла). Строгий начальник разрешил изготовить на сухарях и изюме бражку, под эту марку развели весь медицинский спирт на облепихе. Наступил последний вечер лагеречка под Музджилгой. Темнело. Над столом горели лампочки (аккумуляторы рации уже были не нужны), запылал костер - в него полетели антенна, стойки от палаток. Искры взлетали высоко в темное небо и с ними взлетала вверх наша “высокоинтеллектуальная” песня: Васька Хлюст – ах, ох, намазал лыжи один раз – эй, ой! Васька Хлюст – ух, ах, поехал на Кавказ - ай, эй! с прикриком и присвистом, притопом и прихлопом. А с нависающих над лагерем скал, наверное, смотрели киики из темноты удивленными глазами, в которых отражался свет костра. Костер утих, зазвучали иные песни: о дорогах солдата в пыли и тумане, о ямщике в степи… Костер погас, осталась лишь грусть подернутых пеплом углей… Возник момент тишины, и никто уже не решился ее нарушить. Мы молча разлеглись кто где, под яркими памирскими звездами – только слышался шум реки Муксу. А на рассвете засвистали издалека переправившиеся караванщики. Много пройдено троп. По тяжелым путям Провели караваны свои, По обрывам крутым, по речным берегам В глубину незнакомой земли. Пусть проляжет в лесу и расщелинах скал След тяжелых и верных шагов - Мы оставили там, где никто не бывал, Легкий пепел своих костров. За свои восхождения на первенстве Союза мы получили вторые места по классам технически сложных и траверсов, а также были награждены серебряными жетонами. Продолжение следует |